Чем можно объяснить то, что идиллические отношения Тараса Шевченко с видным историком Михаилом Максимовичем (1804–1873) к концу жизни последнего испортились до того, что историк позволял себе весьма нелицеприятные высказывания в адрес Кобзаря? Современники объясняли это старческим маразмом Максимовича. Есть версия, что отношения расстроились после того, как Шевченко соблазнил жену своего давнего приятеля, когда отдыхал летом 1859 года в усадьбе Максимовичей на Михайловой горе. Попробуем разобраться.
Дыма без огня не бывает
Хотя в современном шевченковедении отношения между Шевченко и Максимовичем описываются как идиллические, современники их такими не считали. Первый биограф Шевченко Василий Маслов, знавший поэта лично, встречался и с Максимовичем. В 1874 году, уже после смерти историка он воспроизвел весьма неприязненные высказывания Максимовича о личных качествах покойного поэта: «В его жизни было столько грязного и безнравственного, что изображение этой стороны затмит все хорошее». Биограф пояснял сказанное Максимовичем «литературной завистью и преклонностью лет, когда человек становится близок к состоянию невменяемости». Если «литературная зависть» — вещь понятная, то второе пояснение на современный язык можно перевести как «старческий маразм».
В 1884 году о «высоких отношениях» Шевченко и Максимовича высказался Степан Пономарев (1828–1913), чье свидетельство позволяет пролить немного света на темную сторону этой дружбы. Удивительный провинциальный интеллигент, родившийся и умерший в Конотопе, закончил в 1852 году историко-филологический факультет Киевского Императорского университета святого Владимира и с тех пор всю свою жизнь посвятил неутомимой работе библиофила, библиографа и литератора.
Публикуя в 1884 году в «Киевской старине» три письма Максимовича к Шевченко, Пономарев написал об отношении историка к покойному приятелю: «Между Максимовичем и Шевченко, действительно, было под конец некоторое охлаждение во взаимных отношениях; можно пожалеть об этом, но не бросать осуждения полной горстью. Максимович, человек скромный, мягкий, уступчивый...» в Шевченко «всегда признавал и талант поэта, и способность художника, и яркое дарование певца — он восставал только против слепого поклонения ему как поэту и как человеку; но и подобные замечания он позволял себе только в дружеской беседе, смягчая их добродушной шуткою. А если случалось касаться действительно темных сторон из жизни Шевченко, Максимович говорил о них с глубокой грустью, сетуя и о своем друге, и о слабости человеческой природы вообще».
Заступаясь за Максимовича (а заодно защищая, как ему казалось, и память Шевченко), Пономарев поступает, как настоящий христианин, но не как ученый. Для науки он бесценный свидетель, а от свидетеля наука ожидает правды, как бы неприятна или неудобна она ни была.
Михаил Максимович - друг Шевченко
А если это была любовь?
Возможно, если бы хорошо осведомленный Пономарев точно передал сказанное ему Максимовичем, шевченковедение миновала бы чаша романтической интерпретации распрей между старыми друзьями. В 1919 году ученик академика Владимира Перетца, литературовед Павел Филиппович высказал догадку, что Максимович «мог ревновать свою жену к поэту, на которого она еще с первой встречи в 1858 году произвела сильное впечатление». В самом деле, 18 марта в Москве поэт, впечатленный знакомством с Марией Максимович, записал в дневнике: «Вскоре явилась она, и мрачная обитель ученого просветлела. Какое милое, прелестное создание! Но что в ней очаровательнее всего, это чистый, нетронутый тип моей землячки... И грустно, и завидно». Сохранилось воспоминание, что в Москве Шевченко и Мария Максимович пели дуэтом украинские песни. В отдельном письме от 22 ноября 1858 года поэт посылал ей автограф своего стихотворения «Сон», называл адресата «мое сердце единое», прилагал и свою фотографию. Известно также, что Шевченко был человеком влюбчивым.
Все это и вызвало через двадцать лет после предположения Филипповича совершенно сногсшибательную гипотезу советской писательницы средней руки Мариэтты Шагинян. Она утверждала, что высокий эротизм поэмы «Мария» в сценах встречи будущей Богородицы с гостем-апостолом возник в атмосфере пылкого романа Шевченко с Марией Максимович на фоне летнего цветения пышной украинской природы. Забавно, что за свою книжку «Шевченко» (1941) Шагинян получила степень доктора филологических наук.
С одной стороны, Шевченко отзывался о Марии Максимович как о «свежем, чистом добре». И, честно говоря, мы теперь немного больше знаем о личности Шевченко — во всяком случае, достаточно, чтобы не представлять этого деликатного человека в роли старого сатира, пытающегося соблазнить молоденькую жену своего еще более пожилого товарища. С другой стороны, если бы ревнивый Максимович знал или только подозревал о тайных отношениях Марии с их гостем, он не позволил бы ей, по наблюдениям Филипповича, уже после его обиды на Шевченко, сделать дружескую приписку в его письме к поэту от 6 октября 1859 года.
Мария Максимович - "милое прелестное создание"
Свидетель проговаривается
Между тем биограф Шевченко Михаил Чалый передает сообщение Максимовича, что поэт в разговорах с его женой оскорблял бога. Вот это и вправду страшный грех в представлении религиозного Пономарева! Видимо, именно от обвинения в богохульстве он хочет защитить Шевченко, однако, как это часто случается со свидетелями, все-таки проговаривается. «Слабость человеческой природы вообще», — сказано слишком сильно, чтобы отнести эти слова к пьянству или влюбчивости, а вот к неблагодарности человека Создателю они подходят в самый раз. Проговаривается Пономарев и тогда, когда во фразе о признании Максимовичем талантов великого современника «яркое дарование певца» оказывается равноценным талантам поэта и художника, которые тем самым приуменьшаются. Благостная картина, написанная желающим сгладить противоречие Пономаревым, меркнет на глазах, и мы поневоле возвращаемся к образу старика, озлобленного жизненными неудачами и обиженного посмертной и, по его мнению, незаслуженной славой
бывшего друга.
Казалось бы, во всем разобрались, но остается одна загадка. Дотошный и точный Пономарев перечисляет все ошибки в публикации Чалым писем Максимовича Шевченко, но не указывает пропуск им приписки Марии Максимович в письме мужа поэту от 6 октября 1859 года. Не потому ли опускает, что не хотел вообще вспоминать ее имя в этом деликатном контексте? Значит, ходили все-таки какие-то слухи.
