Восприятию масс образ легендарной террористки был навязан кинематографистами, начиная с фильма 1937 года «Ленин в Октябре»: это мерзкая тетка, вся в черном, с растрепанными волосами, оскаленная, жуткая... Во время съемок картины матросы, изображавшие толпу, настолько прониклись происходящим, что повыбивали зубы актрисе, игравшей роль Каплан. Но, по сохранившимся дневниковым записям друзей-соратников, в реальности Фанни была совсем другой – очень даже привлекательной барышней...
Курортный роман
Пути земского врача Дмитрия Ильича Ульянова и амнистированной Временным правительством России от бессрочной каторги Фейги (Фанни) Ройтблат-Каплан пересеклись в Евпатории. Десять лет в Акатуйской тюрьме (625 км от Читы) с работами на свинцово-серебряных рудниках существенно сказались на ее здоровье – переболела туберкулезом, ухудшилось зрение. И весной 1917 года она, как и тысячи других политкаторжан, получила свободу указом нового министра юстиции Александра Керенского и отправилась подлечиться в Крым.
В приемном отделении Дома каторжан она впервые увидела доктора Ульянова – уездного врача, курировавшего это заведение. Там же в Евпатории Фанни Каплан познакомилась с эсеркой Фаиной Ставской и ее мужем Виктором Баранченко, который был весьма колоритной личностью: анархист, потом – большевик, в гражданскую – член коллегии Крымской ЧК, к концу жизни – член историко-литературного объединения старых большевиков Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
Именно Виктор Еремеевич Баранченко, умерший в 1980 году, оставил после себя свидетельство о курортном романе Фанни Каплан и Дмитрия Ульянова. На его мемуары под названием «Жизнь и гибель Фаины Ставской» и наткнулся уже в конце 80-х в Московском городском архиве Ярослав Леонтьев. Он-то и поведал всем о том, что Баранченко дает в своих записках описание атмосферы этого дома отдыха. В пансионате вместе жили и дамы, и мужчины.
«После долгих лет каторги вполне естественна была тяга старых революционеров к новым дружбам, ...встречам, – пишет Баранченко. – Нечего греха таить, во многих случаях дружбы перерастали тут, в знойной Евпатории, в нечто большее. От некоторых старых политкаторжан беременели молодые мартовские социалистки... Был тут роман такой и у подслеповатой Ройтблат...».
И далее – о Фанни: «На вид она, скорее, казалась близорукой. Ходить по городу без сопровождения не могла. Внешность у нее была импозантная, по-библейски осанистая. Но на курорте она как-то быстро поправилась».
В мемуарах Баранченко не называет имя Дмитрия Ульянова как курортного избранника Каплан, скорее – туманно намекает на это. Открыто об этой связи он скажет позже – в частной беседе с Семеном Резником, который в 60-е годы был редактором известной серии «Жизнь замечательных людей».
Запись этой беседы была опубликована лишь в 1991 году в альманахе «Литературные записки». Вот фрагмент: «Дмитрий Ильич был выпивоха и весельчак. Баранченко не раз помогал ему выбираться из винных погребков, в которых Дмитрий Ильич так накачивался легким крымским вином, что выбраться без посторонней помощи ему удавалось далеко не всегда. Дмитрий Ильич любил ухаживать за хорошенькими женщинами. Особое внимание он оказывал Фанни Каплан, которая была очень красива и пользовалась успехом у мужчин».
Кстати, что касается вина, то из-за него Дмитрий Ильич неоднократно попадал в неприятные ситуации. Даже поводом для его отзыва из Крыма в Москву в 1921-м году стал «случай появления товарища Ульянова в нетрезвом виде».
Интрижка в доме каторжан
Прозрачные намеки на эту романтическую историю просачивались, сохранялись в устных преданиях старожилов Евпатории, которыми с нами поделился местный краевед и экскурсовод Павел Хорошко: «Впервые я услышал о близких отношениях Каплан и Дмитрия Ильича и осознанно воспринял эту информацию где-то году в 68-м, в застольных беседах своего деда-летчика, полковника ВВС, лично знакомого с Василием Сталиным и Амет-Ханом Султаном. У нас дома часто собирались его друзья – евпаторийская элита того времени: старые большевики, офицеры, интеллигенты, из которых почти всем пришлось пройти сталинские лагеря. Сомневаться в достоверности этого факта мне никогда не приходилось, потому что и без этих рассказов о романе Каплан и Ульянова у нас в городе в 50-60-х годах уже прошлого века сохранялось немало устных свидетельств других очевидцев. По понятным причинам, тогда никто не решился бы эти истории записать и оставить для потомков на бумаге».
Сегодня в Евпатории на улице Пушкина, сохранившей свое название с дореволюционных времен, можно увидеть то, что осталось от большого санаторно-оздоровительного комплекса «Дом каторжан» – один из спальных корпусов, неприметное за деревьями 2-этажное здание. Теперь это жилой 12-квартирный дом рядом с морем. В 1917 году на территории здравницы было несколько корпусов, а также клуб, столовая, лечебница и обширный парк. На бывшей Вокзальной (сейчас, естественно, ул. Дмитрия Ульянова) мемориальной доской отмечен дом, где жил младший брат Ленина. Только советские историки «прописали» там Дмитрия Ильича с мая 1918 года по апрель 1919 года.
Фанни Каплан
Появилась на свет приблизительно в 1887 году в Волынской губернии в Украине. Ее настоящие имя и фамилия – Фейга Хаимовна Ройтблат.
В декабре 1906 года ее арестовали в Киеве, где Фейга вместе с подругами-анархистками готовила покушение на местного генерал-губернатора. Однако бомба взорвалась прямо в гостиничном номере на Подоле, где остановились террористки. Осколками Фанни посекло руки и ноги, задело лицо. Суд приговорил ее к смертной казни, которую заменили на пожизненную каторгу. Казнена в Москве 3 сентября 1918 года за покушении на Ленина.
«На самом деле, Дмитрий Ильич поселился в нем раньше, сразу же, как получил место уездного врача, – уточняет Павел Гертрудович. – Не исключаю, что Фанни Каплан оставалась здесь ночевать. Их роман развивался стремительно и бурно. Доктор был известным дамским угодником, и он не мог пропустить мимо такую видную барышню. Фанни, по словам старых евпаторийцев, была красивой женщиной, и эта оценка весома, потому что на курорте, как нигде, умели из толпы выделять красавиц. А революционерки отличались от обывателей свободными нравами, к тому же они за годы каторжного заключения истосковались по мужским ухаживаниям».
Впервые они увиделись в приемном отделении Дома каторжан. Дмитрий Ильич вел учет всех прибывших на оздоровление, поскольку контингент был непростой, многие с тяжелыми заболеваниями после каторги. Он прописывал им курс лечения, направлял к специалистам. И потом у Дмитрия Ильича с Фанни было немало вариантов для продолжения знакомства в его нерабочее время. Знаток городской светской жизни, он знал, где и как развлечь даму.
Помимо десятков ресторанов, винных погребков и кофеень, в городе давали спектакли артисты театральной студии Леопольда Сулержицкого – первого помощника Станиславского, работал кинотеатр «Наука и жизнь». Свои мероприятия организовывали и бывшие политкаторжане с концертами и диспутами, прогуливались не только по набережной, но бывали и на митингах рабочих, посещали заседания местных Советов. В элитном кругу революционеров бывали и «афинские вечера», где свобода взглядов распространялась и на сексуальные отношения.
Романтический доктор
Допускает правдоподобность романа Ульянова с Каплан и крымский историк, исследователь периода Гражданской войны Вячеслав Зарубин: «Я склонен к тому, что две слабости Дмитрия Ильича – вино и женщины – вполне могли привести к знакомству с Фанни. Не могу на 100% утверждать, что это было или не было, но в свою книжку „Без победителей“, в примечании, я такой факт ввел. Не зря, видимо, этот слух родился, ведь судя по косвенным источникам, похождений Дмитрия Ильича было такое количество, что с ним все могло случиться».
Ульянов прижился в Крыму со своим образом крымского интеллигента со свойственными такому типу южными похождениями. Он мог и романс спеть своим простуженным тенором, подыгрывая на гармошке. Добродушный, веселый гуляка. Он весьма отличался от своего брата и был человеком совершенно другого склада.
«Ничего плохого о нем сказать нельзя, наоборот, он еще кучу народа спас, – говорит Зарубин. – Интересно и то, что никаких следов его причастности к красному террору в Крыму нет. Он же был в руководстве Крыма во время 1920-1921 годов, когда тут свирепствовали Землячка и Бела Кун. Максимум, что мне удалось найти, – это то, что Дмитрий Ильич входил в тройку по чистке Таврического университета. Но там ведь никого не расстреляли. Он был человеком, склонным к мирным действиям – выпивал…»
Павел Хорошко уверен даже, что для Дмитрия Ульянова ухаживания за Каплан были чем-то большим, чем курортный флирт. Бывшая каторжанка буквально расцветала на глазах, ее видели в красивых платьях на вечернем моционе по набережной. А доктор щеголял в офицерской форме. На фотографиях заметно, что он с удовольствием позирует в фуражке, с шашкой на боку.
Долгое время в местном краеведческом музее под стеклом был один из таких снимков – военврач с погонами капитана царской армии. В земской управе сплетничали о его романе, тем более что он давал повод для таких разговоров. Не однажды по земской линии отмечали отсутствие пары лошадей, которые были закреплены за уездным врачом. Утром бидарка (двухколесная повозка) на месте, а лошадей нет.
Дмитрий Ильич Ульянов
Родился в 1874 году. При содействии брата Володи увлекся марксизмом. Окончил медицинский факультет университета в Юрьеве (ныне Тарту, Эстония).
В 1919-1921 годах был вторым человеком в правительстве Крымской Советской Республики, народным комиссаром здравоохранения и соцобеспечения. Умер 16 июля 1943 года и похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
«Дмитрий Ильич отправлялся с Фанни в романтические путешествия на Тарханкут, – поясняет Павел Гертрудович. – От Евпатории это более 60 верст, поэтому без ночевки туда и обратно вернуться было бы очень утомительно. Ну и спешить им было некуда: вокруг потрясающие пейзажи, море с рыбацкими шхунами, пустынная степь с дрофами, развалины древнегреческих крепостей и городищ. Отдохнуть от верховой езды они останавливались в трактире „Беляусская могила“ – на полпути, возле озера Донузлав, а ночевали в имении вдовы Поповой в Оленевке. Такие по-настоящему романтические прогулки только укрепляли их взаимные чувства».
Их роман вполне мог закончиться свадьбой, если бы в их отношения не вмешались партийные товарищи. Эсеры не хотели, чтобы их соратница в это революционное время перешла в лагерь политических конкурентов – стала женой брата лидера большевиков.
Фанни просто попала под жесткий прессинг своих товарищей и боевых подруг и в конце концов брачному союзу предпочла революционную борьбу. Для чувствительного Дмитрия Ильича это стало серьезным испытанием, горечь расставания он заливал крымским вином в погребках.
Павел Хорошко предполагает, что и для Фанни это решение было болезненным, ведь в критический момент, когда ее допрашивали чекисты как основную подозреваемую в покушении 30 августа 1918 года на Ленина, она говорила, что перед первым выстрелом вспомнила ласки Дмитрия на мысе Тарханкут.
«До 3 сентября, когда Каплан расстреляли и сожгли в бочке за Кремлевской стеной, ее допрашивали несколько раз, и не все протоколы были опубликованы, – утверждает Хорошко. – Известно, что десять страниц отсутствуют, как раз связанных с показаниями о ее пребывании в Крыму. Мы даже предположить не можем, что там записано. Но я уверен, что они не уничтожены, а находятся в каком-то отдельном хранении, а где это хранение – нужен особый дар исследователя, который поймет, куда могли переложить эти бумаги. Как я понимаю, задачей более позднего большевистского времени было максимально отвести Фанни Каплан от Дмитрия Ульянова. Что им, в принципе, и удалось сделать».
