Тема периодически всплывает как повод к недовольству запросами и вкусами широких народных масс. Тему качают современные просветители и энциклопедисты, поэтому она живет не больше двух дней, до следующего хайпа. Но в этом что-то есть.
Массы, конечно, сознательно никакое Средневековье не выбирают. И даже обиделись бы, если бы их о чем-то таком спросили. Они думают, что неустанно движутся в сторону прогресса. Аббат Сен-Пьер запустил этот термин в широкое обращение в 1737 году, написав книгу «Замечания о непрерывном прогрессе всеобщего разума». Французские просветители нагоняли тогда разные темные страхи о предшествующей исторической эпохе, чтобы повысить ценность гильотины как эффективного инструмента социальной политики, представить себя светоносцами и адептами неопровержимых просветительских истин.
Чтобы не вгонять в скуку читателя проблемами исторической периодизации, скажу только, что существует научный консенсус не называть Средневековье «темным» и что концепция так называемого Долгого Средневековья, то есть распространение этого периода с ХІV века еще на несколько сотен лет, становится все популярнее.
Ну, хорошо, существует общеевропейская тенденция осознанной примитивизации социального поведения. Параллельно возрастают надменность, тщеславие и запрос на расширение свобод при снижении ответственности. У нас на фоне войны и ковида оно как-то шло вторым планом или списывалось на «совок», предшественников, ту же войну и все, что под руку подвернется. Но именно эти явления усилили и продолжают усиливать трансформации мировосприятия и способ объяснения мира.
Далее будет, но по очереди. Натолкнула меня на эту тему недавняя макабрическая история, в которой, с точки зрения нашего не очень высокого и не очень долгого «средневековья», прекрасно все.
19-летняя неудачница-амазонка после продолжительных размышлений и приготовлений (в соответствии с ее собственным дневником) хотела содержательно провести сентябрь, ежедневно стреляя в педколлектив школы №11, а в завершение — поджечь собственное жилье.
Впрочем, история закончилась не так романтично. Стрелявшую обезоружил девятиклассник той же школы в Полтаве, где она училась до четвертого класса, а ныне с утра пришла с арбалетом и охапкой стрел (или правильнее говорить — «болтов»). К сожалению, уже после того, как косноязычная зеленовласка все же попала в учительницу и заместителя директора.
Пикантности истории добавляет то, что нападавшая — студентка Национального университета гражданской защиты Украины, в котором учится на психолога, а факультет там называется — «социально-психологический».
В полиции открыли уголовное производство по части 2 статьи 15 и части 2 статьи 115 УКУ (Покушение на умышленное убийство).
Полтавская валькирия немного путалась в показаниях. То приснилась потребность убийства и в помещении — всякий декоративный антураж а-ля фильмы о серийных убийцах. То очень осмысленное интервью с собой в роли жертвы неизвестно чего и массой извинений перед всеми. Ну и дневник с расписанием.
Перефразируя известную шутку, можно сказать: какая страна, такая и Columbine.
Сегодня бессмысленной стрельбой, резней, смертями от чего-либо никого уже не зацепишь. Мы привыкли. Тем более покушение на убийство, подумаешь. Во-первых, не убила. Во-вторых, разве мало разных фриков и юродивых по улицам ходит? Это просто культурный фон настоящего, и вредят они чаще всего лишь самим себе.
Но против арбалета как иконного символа сложно устоять.
Во-первых, оружие гибридное. Даже по названию — образованное из «лука» и «баллисты». А гибридность у нас нынче в моде. Во-вторых, в состоянии аффекта из арбалета не очень постреляешь, это вам не пистолет или дробовик. Здесь нужен баланс физических усилий и внимания, «незамыленный» глаз, чтобы отцентровать тетиву во время заряжания. Драматичное дрожание рук недопустимо.
Арбалет считался крутым высокотехнологичным оружием Средневековья, как видим из тогдашних рисунков. В 1139 году церковь накладывает запрет на использование арбалета против христиан, называя его «смертоносным оружием» (на «неверных» этот запрет не распространялся). Но невозможность быстрой перезарядки и цена изготовления делали его (вплоть до XVII века) чем-то вроде снайперской винтовки настоящего: эффективное использование, но только в специфических условиях.
Посмотрим, насколько специфика наших условий действительно соответствует параметрам Средневековья.
Социальная вертикаль перестает быть доминантной. Политически вертикаль власти у нас, безусловно, существует. И даже укрепляется. Но она сужается до размера Печерского «двора» и непосредственно влияет лишь на таких же «придворных» на госслужбе. Слово «феодализация» можно употреблять без кавычек. Потому что украинская «Магна Карта», то есть «Великая Хартия вольностей», для местных магнатов видоизменяется в зависимости от власти, но вечная суть ее остается неизменной: «Все права должна охранять коллегия, сформированная из 25 баронов; если король или кто-либо из членов правительства нарушит закон, бароны должны королю об этом сообщить; если же король не восстановит попранное право в течение 40 дней, бароны вместе со всем населением могут его принуждать и теснить всякими возможными способами».
Растет независимость городов. В варианте исторического Средневековья это была независимость от церковных и светских сеньоров, вплоть до таких казусов, как изгнание королевских и церковных сборщиков налогов и установление полного местного самоуправления «коммун». Не будем показывать пальцем, какие города у нас больше всего (и небезосновательно) претендуют на лавры политических альбигойцев. Со всеми соответствующими «крестовыми походами» против них.
«Ренессанс веры». На эту опцию часто ссылаются наши либералы как на маркер Средневековья. Вера в Средневековье просто существовала как данность. Всякая турбулентность вокруг этого была связана с многочисленными ересями и кадровыми переназначениями. Что, в свою очередь, имело вполне материальные мотивы снижения или перераспределения налогов. Но схожесть в том, что средневековое оживление церковной жизни всегда сопровождалось ослаблением светской власти. Когда короли были чрезмерно поглощены заботами о геополитике, церковь логично подбирала то, что плохо лежало, то есть реальную власть. Украинское оживление связано с тем, что церковь дает своим верным четкую картину мира и облегчает собственное позиционирование в ней. Власть в то же время не может как следует позиционировать саму себя в этом мире. Поэтому массовый выбор — за более структурированным сообществом, где чувствуешь себя несравнимо уютнее, чем около телевизора с его политическими ток-шоу.
Карнавализация жизни. Понятие, введенное в литературоведение Бахтиным, означающее результат влияния традиций средневекового карнавала на культуру и мышление Нового времени. Это интересная опция, потому что она объясняет нашу огромную и возрастающую общественную любовь ко всяким торжествам, парадам, процессиям, хождениям и митингам. Во-первых, ущербен (в наше время) сам образ манифестации своих мыслей. Люди ходили пешком в какие-то центры влияния, иногда с арбалетами, и орали свои требования через их высокие заборы. Теперь, в эпоху массовой коммуникации, такое хождение означает: а) ваш крик неинтересен широкой массе; б) вы не умеете пользоваться социальными сетями или вообще Интернетом; в) вы все это знаете и умеете, но вам лично по барабану, потому что это действо оплатил кто-то другой в своих других интересах.
Но карнавальное еще и противостоит трагическому и эпическому. Хотите отвлечь внимание от трагедий и чего-то величественного — фамильярно смешите народ. Карнавал — это всегда пародия, и какое-либо клонирование европейских или американских уличных действ в украинской версии всегда несет оттенок пародийности.
Третий признак карнавализации — натужная радость, искусственная экзальтация, вызванная предчувствием возможного другого миропорядка. Не то чтобы совсем «пир во время чумы», то есть ковида, но похоже.
Война как повседневная реальность. Восприятие войны в позднем Средневековье имело две позиции: традиционную, рыцарскую, и новую, прагматичную. Первая — это синтез христианских идей о морали и справедливости, а также варварских представлений о войне как единственном, действительно серьезном деле жизни.
Чем более жестокой становится война, тем больше рыцарство становится предметом художественной литературы, а не реального поведения. «Мемуары» Филиппа де Коммина — бестселлер XVI века. Одно из главных новшеств в восприятие войны Коммин вносит благодаря своей новой концепции человека. Если его предшественники определяли мотивацию поступков, исходя из христианско-рыцарской, «традиционной» шкалы этических ценностей, то Коммин, не отрицая этой шкалы ценностей, сам анализирует поступки людей. Исходя из того, что люди, по своей природе, больше склонны к злу, чем к добру, он видит побудительную причину их действий прежде всего в стремлении к личному благу. И очень редко — в желании исполнять моральные предписания.
Наше восприятие войны с Россией как повседневного фона украинской жизни, на котором уже поблекли и призывы к бескорыстному героизму, и сообщения о военных преступлениях, приводит к упрощению этических норм. В частности тех, что связаны с насилием, где бы это насилие ни происходило. Война узаконивает, банализирует жестокость. Единственным отличием можно считать, что в реальном Средневековье не наблюдается никакого ПТСР, хотя рубка и протыкание плоти со всеми сопутствующими последствиями было обычным делом.
Мы стали значительно нежнее и уязвимее даже к словам, не говоря уже о физическом влиянии. Но использование оружия в защиту своей уязвимости перестало быть чем-то особенным.
Эпоха Средневековья неоднозначна: с одной стороны — судебные процессы, преступления, преследования, беды плохого правления, жадность вельмож, вымогательство, дороговизна, нищета, эпидемия, войны, разбойники, а с другой — живопись Яна ван Эйка, величественная готическая архитектура и люди, создававшие все это, рыцарские идеи. Первую часть этой сентенции вполне можно применить к нашей жизни, как и в следующем случае. Позднее Средневековье — время бурных межпартийных конфликтов, резкое подчеркивание партийных страстей и вассальной верности — обретает еще более острый характер благодаря сильному и возбуждающему влиянию всяческих знаков принадлежности к своей партии: геральдических цветов, эмблем, девизов, боевых кличей. Здесь у нас больше забавно-карнавального, чем драматичного, но тоже похоже.
Для средневековой эмоциональности характерна не только повышенная интенсивность, но и высокая скорость смены состояний. Причем переходы происходят между полярными эмоциями: от восторга к гневу, от подавленности к эйфории, от неуверенности к самодовольству. То есть поляризация эмоциональной сферы, биполярное расстройство было нормой, что является нормой и для многих наших современников и современниц.
Средневековый человек, как его изображают исторические источники, возникает перед нами и жестоким, и вместе с тем чрезвычайно чувствительным и сентиментальным. Слезы, рыдание, заламывание рук, потеря сознания женщинами и мужчинами — массовое явление. Чувственная опора интеллектуальной деятельности наших дней — зрение. В Средние века люди преимущественно слушают, а не читают.
В сфере групповых отношений характерной особенностью средневековой личности был конформизм по отношению к своим и агрессивность к чужим.
И жизнь средневекового человека была пронизана явным и скрытым страхом. «Чувство неуверенности — вот что влияло на ум и души людей Средневековья и определяло их поведение. Неуверенность в материальном обеспечении и неуверенность духовная; церковь видела спасение от этой неуверенности, как было показано, лишь в одном: в солидарности членов каждой общественной группы, в предотвращении разрыва связей внутри этих групп вследствие повышения или падения того или иного из них», — писал нидерландский историк Йохан Хейзинга в своем фундаментальном труде «Осень Средневековья».
Что для нас это все практически может означать?
Средневековье сменила эпоха Возрождения, обратившаяся к еще более консервативным, архаическим ценностям, чем Средневековье, объяснив их по-своему. Как происходил этот цивилизационный переход? Национальные правительства пали, были поставлены под сомнение прежние морально-этические нормы, народонаселение уменьшилось, эпидемия вызвала экономический кризис. Хорошая новость для нас в том, что такие процессы перехода растягиваются на очень длительный период.
Просто сегодня все происходит значительно быстрее, поэтому в одно и то же время мы можем видеть, как в Marvel Cinematic Universe, и Илона Маска с ракетами, и «Грет» с арбалетами. Такой вот кризис средневекового возраста.
Олег Покальчук, социальный психолог
Источник
