В последние годы столичные градоначальники стали объектами пристального внимания и жесткой критики киевлян. В связи с этим «Взгляд» продолжает серию исторических очерков, посвященных киевским градоначальникам прошлого, их методам управления и анализу их места в истории Киева. В прошлых публикациях мы обратились к трагикомической биографии Федора Ходыки — главы киевского магистрата в 1610–20-х годах и к эксцентричной фигуре киевского генерал-губернатора Бибикова. Сегодня мы познакомим читателей с великим князем киевским Всеволодом Ольговичем (он изображен на гравюре), правившим в Киеве уже в конце своего жизненного пути, с 1139 по 1146 год.
Князь-разоритель
Историк XVIII века Василий Татищев выписал из не дошедшей до нас древней летописи такую характеристику Всеволода Ольговича: «Сей великий князь ростом был высокий муж и весьма толстый, волос мало на голове имел, бороду широкую, глаза не малы, нос длинный. Мудрый был в советах и судах — и поэтому того, кого хотел, мог оправдать или обвинить. Много наложниц имел и больше в развлечениях, чем в расправах время проводил. Из-за этого киевлянам от него тяготы были большие. И как умер, то вряд ли кто по нему, кроме баб любимых, заплакал, а больше были рады».
Нам сейчас едва ли интересно, какой длины был нос великого князя Всеволода Ольговича. Гораздо интереснее, что киевский управитель «мудрость в советах и судах» имел весьма лукавую: мог повернуть судебное дело в любую сторону и едва ли без выгоды для себя. Однако как раз судами — а это была одна из главных обязанностей древнерусского князя в отношении подданных — он занимался неохотно, занятый наложницами и прочими развлечениями.
«Большие тяготы», которые Всеволод Ольгович причинял киевлянам, возникали по следующим причинам. Во-первых, горожане были недовольны неправедным княжеским судом. Во-вторых, недостаточным вниманием Всеволода Ольговича к делам управления. А без его присмотра тиуны (управители княжеского хозяйства. — «Взгляд») и прочие княжеские слуги грабили горожан еще бесстыднее. Наконец, киевляне были крайне возмущены тем, что князь-сластолюбец подбирал себе наложниц не из числа заморских красавиц, а из дочерей, сестер и жен тех же киевлян.
Пришлось отдуваться младшему
Между тем, если судить по Ипатьевской летописи, пока жестокий и коварный Всеволод был жив, недовольные киевляне предпочитали держать свои претензии при себе, что вполне понятно. Горожане присягали на верность князю, целуя крест, и с теми, кто нарушал клятву, обходились весьма жестоко.
Например, во время войны 1146 года Всеволода Ольговича с князем Владимиркой Галицким звенигородцы в какой-то момент уже хотели сдаться на милость Всеволоду. Но воевода Владимирка, вычислив трех зачинщиков, особо с ними церемониться не стал и в назидание прочим жителям Звенигорода приказал разрубить отступников пополам.
Поэтому киевляне, зная суровый нрав князей не понаслышке, начали высказывать городской власти свои претензии только после смерти Всеволода.
Воспользовавшись тем, что никто еще не принес присягу Игорю Ольговичу, которого Всеволод назначил своим преемником, горожане оперативно собрали вече и высказали Игорю все накопившиеся обиды: «И начали киевляне возлагать вину на тиуна Ратшу, на Всеволодова, и другого тиуна, вышгородского, на Тудора, говоря: „Ратша нам погубил Киев, а Тудор — Вышгород“».
Иначе говоря, управители княжеских хозяйств в Киеве и Вышгороде немало нажили на обитателях этих городов: ведь набивая хозяйские карманы, тиуны и себя не обижали.
Игорь Ольговичу не оставалось ничего другого, кроме как клятвенно пообещать киевлянам любить их и относиться к ним справедливо. Правда, «разруливать» непростую ситуацию он отправил самого младшего брата — Святослава. А Святослав Ольгович заверил киевлян: «Я целую крест вместо брата своего, что не будет вам никакого насилия, будет вам и тиун по вашей воле».
Однако киевляне поняли его слова таким образом, что городская власть дает им право отомстить своим обидчикам. Тотчас же горожане «кинулись на Ратшин двор грабить и на мечников», т. е. на судебных чинов при великом князе. Дружине едва удалось утихомирить бунтарей, но киевляне, как оказалось, не собирались прощать свои обиды алчным князям Ольговичам.
В итоге великое княжение Игоря Ольговича оказалось трагикомически коротким. Но о нем мы расскажем в следующий раз - чрез неделю.
Ошибка академика Бориса Рыбакова
Последний романтик советской исторической науки Борис Рыбаков доказывал, что именно Всеволод Ольгович был историческим прототипом былинного богатыря Чурилы Пленковича. Доводы славного академика, прямом скажем, не ахти. Например, христианское имя Всеволода Ольговича было Кирилл, а имя богатыря происходит от него же. Двор отца Чурилы — Пленко Сурожанина — стоял над Почайной, а резиденция Всеволода Ольговича будто бы тоже располагалась в этом самом месте (где теперь стоит построенная им Кирилловская церковь). Наконец, оба — и исторический великий князь, и герой былины — были страстными женолюбами.
Но гипотезу Рыбакова следует решительно отвергнуть. Ведь во всех трех былинах, в которых действует Чурила (при этом в одной из них он погибает от руки обманутого мужа), он выступает как придворный князя Владимира, «чашник» и посыльный. Невозможно себе представить, что в основу образа слуги легли воспоминания о князе Рюриковиче, который умер великим князем киевским. К тому же щеголь и серцеед Чурила — личность симпатичная. А киевлянам, чьи мнения воплощали былинные певцы, великое княжение Всеволода Ольговича явно пришлось не по душе.
