Откровения спецназовца: «Я понимаю людей с Майдана, но мы уйти не можем, у нас присяга»

Спецназовец Максим Широков (фамилия изменена) первым добавил меня в друзья в социальной сети. Так мы начали переписываться. Узнав, что он стоял в защите на Грушевского, я захотела с ним встретиться: выяснить, что творится по ту сторону баррикад. Ничего не подозревающий парень назначил мне встречу возле института МВД, недалеко от станции метро «Бориспольская».

По 30 км в день

Идя на свидание, волнуюсь: милиция все-таки. Ровно в назначенное время Максим уже стоит возле КПП. Чтобы не выделяться, переоделся в штатское.

– Меня на час отпустили, нам нельзя в город выходить, мы в усилении – вчера всю ночь охраняли базу. Сейчас же на милицию охотятся, уже шесть человек погибли, – говорит Максим, быстрыми шагами отходя от КПП. День солнечный, и мы решаем прогуляться в парк «Партизанская слава». Мой спецназовец оказывается улыбчивым, коренастым парнем с голубыми глазами.

– Я из Симферополя, больше трех лет работал командиром взвода спецназа в роте специального назначения, антитерроризма и захвата. Рота у меня была самая большая – 170 человек, – не без гордости рассказывает 25-летний Максим. – Я там был сержантом, а эта должность офицерская, вот меня и отправили в Киев на повышение квалификации.
Парень очень скучает по службе в родном городе. Говорит, учиться – скучно. Два раза в год, весной и осенью, его нынешнюю роту отправляют на учения на полигон. В день заставляют пробегать до 30 километров. Это непросто, особенно когда приходится бегать с оружием, например с семикилограммовым пулеметом.

– Мы антитеррористическая рота, и если начнется война, первыми пойдем в бой, – говорит Максим, объясняя необходимость такой физической подготовки. Рассказывая, идет ровным четким шагом. Гражданская одежда не спасает, видно, что человек с погонами.

– А почему вообще решил пойти в милицию? – спрашиваю, стараясь не забывать, что я на работе, а не на настоящем свидании.

– Я с пяти лет занимаюсь каратэ, моим тренером был спецназовец, и я мечтал быть похожим на него. Еще  любил сериал «Менты», – рассказывает Максим, и по блеску в глазах видно, что профессия ему нравится. – Мне уже предлагали идти в спецподразделение «Барс» – спецназ внутренних войск МВД, но я не хочу работать в Киеве. Здесь один плюс – очень быстрый карьерный рост, но большой минус – нужно снимать квартиру. А если зарплата будет 4-5 тысяч, половина уйдет на жилье.

В дни штурма – по 1000 грн

Кроме учений испытывать себя приходится в полевых условиях. В случае обострения ситуации в центре Киева Максима и его коллег отправляют на Майдан или Грушевского. Последний раз Широков со своей ротой был там 24 января. Смены длились по четыре часа.

– Наша рота стояла в четвертой шеренге, и нас как раз должны были сменять. Я подал команду: «Рота, кругом. На зміну руш!» И тут увидел, что ребята, которые должны были идти нам на замену, приткнулись к «Беркуту» и ни с места. Вдруг кто-то из нашей толпы крикнул: «Увага, активний натиск!» При этих словах мы дружно кричим «и раз, и два» и синхронно мелкими шагами наступаем. Пошло движение, и я смотрю, мы уже в первой шеренге, а впереди колючая проволока, мешки баррикад. Я ору в толпу: «На місті стій!» И несколько тысяч бойцов вмиг остановились. Там, на Грушевского, нет общего командира, кто что крикнет, то все и выполняют. Если бы поставить нормального офицера, людей можно было бы угомонить, разбив и захватив их по частям, – рассказывает мне Максим, подходя к парковой зоне.

Мне уже становится все равно, заподозрит он что-то или нет, решаю узнать, каково оно, идти против людей.

– Хреново, – не задумываясь, отвечает Максим. – Я понимаю людей с Майдана. Точка кипения на пределе. Но мы уйти не можем, у нас присяга. В ней три пункта, которые нередко противоречат друг другу: «Клянусь защищать украинский народ», «Клянусь исполнять приказы старших командиров» и «Клянусь неуклонно придерживаться Конституции и законов Украины». Вроде и народ надо защищать, и власти подчиняться, но это невозможно, когда они враждуют. Самое неприятное – это провокаторы. Они закидывают нас камнями, горючими смесями и убегают в толпу, и когда начинается атака, мы не можем распознать, где провокаторы, а где мирный народ.

– Ну, а десятерым на одного – это нормально нападать? – стараясь минимально выказывать волнение, говорю я.

– Я не спорю, милиция тоже неправа. Бьет в основном «Беркут». Насколько я знаю, в дни штурма они получают 1000 гривен в день. Если бы мне так платили, я бы тоже, наверное, надрывался. Но люди в СМИ видят только то, как избивают активистов. Вам мало показывают, что делают с милицией. У меня было сломано ребро и рука перебита. Когда была стенка на стенку между активистами и милицией, меня вытянули из толпы. Первый кирпич, который летел мне в голову, я отбил щитом, второй попал прямо в шлем, от чего тот треснул. Пришлось его снять, чтобы пластик не порезал лицо. Неожиданно набежала толпа протестующих и начала меня бить. Я прикрылся защитой и лежал так, пока не подоспела спецгруппа на помощь. Во время штурма из защиты у нас бронежилеты, металлическая защита на руках и ногах, щит, газ «Терен-4М», наручники и дубинка. У «Беркута», кроме этого, еще звукошумовые и дымовые гранаты. А по поводу милиции и народа, сейчас уже непонятно, кто прав.

Только бы милиция не взбунтовалась

Широков с готовностью отвечает на все мои вопросы, не успевая задать ни одного своего. Свидание начинает смахивать на собеседование. Понимая, что скоро нам предстоит возвращаться на базу, интересуюсь, не хотел бы он перейти на сторону протестующих. В ответ слышу предсказуемое: «Это предательство присяги, могут посадить в тюрьму и приписать предательство Родины».

— Знаешь, друзья из Симферополя звонят мне, спрашивают, цел ли я, говорят, хотят ехать в Киев. Я им запрещаю, говорю с угрозой: «Не дай бог я вас здесь увижу». Но если бы мои родственники стояли активистами на Майдане, мне было бы очень тревожно. Самое опасное, что может случиться — милиция станет неуправляемой. У нас же тоже нервы не железные. Просто ходить и оглядываться, что б тебя никто не зарезал, тоже не хочется. Но если милиция взбунтуется, объявят чрезвычайное положение. Мы с ребятами сидим и молимся, чтобы этого не случилось. Иначе, нам придется взять в руки оружие и начнется война, как в Сирии или Ливии. У меня вот пулемет есть. Но, слава богу, пока все тихо...

- Людей убивать уже приходилось?

- Да, в Симферополе, когда накрывали преступную группировку, которая грабила магазины. Из наших было 50 человек спецназовцев, которые их окружили.

- Всегда интересовало, а что чувствует человек, когда убивает другого? Чувство совести есть?

- Если знаешь что он преступник и ты должен это сделать, иначе  убьют тебя, то нормально, - уверенно проговорил Максим,

-  Меня тоже тогда ранили, пуля сломала ребро пройдя через бронежилет...еще чуть-чуть и было бы насмерть.
Мы тем временем снова оказываемся у ворот КПП.

– В субботу у нас будет увольнительная, может, увидимся? – поправляя шапку и смотря мне в глаза, спрашивает Максим. Вместо ответа я молча улыбаюсь.

– Ты одна из немногих девушек, которая согласилась пойти со мной на свидание, зная что я из милиции.

– А я люблю рисковать, – шутя отвечаю я.

С Максимом решаю больше не видеться – не хочется морочить голову парню.