Даниил Романович (1201–1264), сын славного победителя половцев Романа Мстиславовича, храбрый воин и неутомимый дипломат, строитель городов и церквей, покоритель и колонизатор языческого литовского племени ятвягов, вынужден был приспосабливаться к реалиям западной католической экспансии и татаро-монгольского нашествия, выбирать между Западом и Востоком.
Русь первой половины XIII ст.: гибельное «время перемен»
На глазах Даниила Киевская Русь испытала жестокую и едва ли заслуженную метаморфозу. Родился он в огромной стране, вполне независимой от иностранных государств, хотя и политически разобщенной, однако с общей «русской» ментальностью, в стране культурно целостной, с единой православной религией и самобытной системой управления, в которой государственная власть распределялась среди наиболее могущественных семей Рюриковичей. Умирал Даниил «королем Руси», а его государство, с одной стороны, входило в политическую систему Западной Европы, находившейся под духовным протекторатом Папы Римского, а с другой – числилось одним из окраинных улусов (провинций) монгольской Золотой Орды. Малая «Русь» Даниила, Галицкое и Волынское княжества, была разорена. Города ее уничтожены, монголы приказали раскопать даже валы, оставшиеся от сожженного Владимира-Волынского. И по всей Руси города лежали в руинах, оставшиеся в живых прятались в лесах, а великий Киев сохранял свое богатство и красоту церквей только в строках былин.
Считал ли Даниил Галицкий себя украинцем?
Подобно значительной части русскоязычного населения бывшего СССР, которое и в составе отделившихся от него государств долго сохраняло ментальность своих граждан, весьма многие «русичи» той переходной эпохи не сознавали, что раздробление империи Рюриковичей вот-вот поделит ее жителей на разные народы. Характерный пример. Лихой рубака Мстислав Мстиславич Удатный (то есть Удачливый) княжил сначала под Киевом (в Триполье и затем в Торческе), потом получил Торопецкий удел уже под Смоленском, а оттуда был приглашен в Великий Новгород. В 1215 году он просил Галицкое княжество у венгерского короля, а через два года его двоюродный брат – краковский князь Лешек Белый – сам предложил Мстиславу занять «галицкий стол». Знаменательны слова, с которым Мстислав обратился к новгородцам, не желавшим его отпускать: «Кланяюсь Святой Софии и гробу отца моего и вам! Хочу добыть Галич, а вас не забуду! Дай Бог мне лечь около отца моего в Святой Софии!». Патриотизм храброго князя можно оценить как прежде всего узкородовой – Ростиславичей, однако он сохраняет традиционный для Рюриковичей общерусский патриотизм и, по-видимому, не видит особых различий между галичанами и новгородцами.
Младший современник и зять славного воина Мстислава Даниил отличается от него упрямой привязанностью к Галицкой земле. Несомненный и весьма действенный западно-украинский патриотизм Даниила особенно впечатляет, если вспомнить, что он, при ином повороте судьбы, мог бы править Венгрией: долгое время не имевший сыновей король Андрей II планировал выдать за своего двоюродного внука Даниила дочь Марию и тем самым сделать его наследником венгерского престола. В то же время многолетняя почетная эмиграция в детские годы, когда Даниил жил то при венгерском, то при польском дворе, вызвала у него, как можно догадаться, раннюю и однозначную этническую самоидентификацию. Но отождествлял он себя как «русин» прежде всего с людьми из своей свиты, с потомками бужан и волынян.
Между Востоком и Западом
Есть в биографии Даниила эпизод поистине знаковый. В 1248 году он выступил на помощь венгерскому королю Беле IV, ввязавшемуся в войну за австрийское наследство. Однако раньше него на место встречи прибыли немецкие послы. Даниил устроил для них своего рода парад, «и дивились немцы оружию татарскому» и еще роскошному вооружению, одежде и коню Даниила. А восхищенный король оказал ему особую «честь»: завел русского князя «в шатер свой и сам раздел его, и убрал его в одежду свою».
Двумя годами раньше Даниил был вынужден отправиться в ставку Батыя за ярлыком на Галицкое княжение. В ханской ставке только случай спас Даниила от поклонения языческим святыням монголов, но кумыса ему все-таки пришлось испить, при этом симпатизирующий храброму князю Батый заявил: «Ты уже наш ведь, татарин. Пей наше питье!». А теперь король Бела переодевает Даниила в свой европейский костюм: «Ты ведь наш, европеец». Наконец, Папа Иннокентий IV передает через посла Даниилу свое благословение и королевские регалии: «Ты ведь наш, католик».
И Даниил не оставляет этих призывов без внимания. С одной стороны, перевооружает войско по-татарски, с другой – строит церкви с витражами, похожие на готические храмы, принимает корону «от престола святого Петра», Папу Римского называет «отцом» и не возражает против церковной унии.
Вообще же под управлением Даниила Галичина и Волынь очень быстро проходят тот путь, которым столетиями продвигалась Московская Русь – от полной перестройки военного дела на татарский салтык до культурной ориентации на Запад. Почему же эти земли не стали вторым, украинским центром собирания земель погибшей Киевской Руси, как сперва Тверь, а затем Москва на северо-востоке? Видимо, прежде всего потому, что влияние Запада не встречало здесь отпора со стороны ревнителей православия, как в Москве, а правящая верхушка слишком уж зависела от венценосной родни в Польше, Литве и Венгрии – в государствах, между которыми Галицко-Волынская земля и была поделена уже через столетие после смерти первого «короля Руси».
Но разве только к полякам относится сказанное С. Е. Лецем: «И мы – Восток на Западе, и мы – Запад на Востоке»?
