В годовщину смерти Людмилы Касаткиной внук Сталина, режиссер московского театра Российской Армии Александр Бурдонский рассказал «Взгляду» о своей дружбе с актрисой, о ее романах и о чужой зависти.
— Год назад, 22 февраля 2012 года, не стало одной из самых знаменитых советских актрис — Людмилы Касаткиной. Вы ведь не только работали вместе, но и дружили?
— И для работы, и для дружбы Люда выбрала меня сама. Это произошло в 1986 году, вскоре после того, как я пришел работать в театр Российской — тогда еще Советской — Армии. Первым спектаклем, который я там поставил, была горьковская «Васса Железнова». Касаткиной спектакль понравился, она подошла и сказала мне без обиняков, как она умела: «Саша, я хочу с вами работать».
Не могу сказать, что обрадовался — в театре Касаткина славилась тяжелым характером. Но потом она тяжело заболела, перенесла сложную операцию и долго не появлялась в театре. Я знал, что Людмила Ивановна мужественно борется за жизнь, и эти ее качества вызвали во мне сострадание и уважение к ней. Поэтому, когда она вернулась, решил поставить спектакль для нее, выбрав пьесу Теннеси Уильямса «Орфей спускается в ад».
— Чем она тогда болела?
— Впоследствии она призналась, что перенесла тогда тяжелейшую онкологическую операцию. Об этом не знал никто, даже ее муж, знаменитый кинорежиссер Сергей Колосов, от которого у нее, по-моему, вообще не было секретов. Сколько слез она тогда по ночам выплакала в подушку, знала только она сама. Помню, она мне рассказывала, что так переживала — чуть с ума не сошла, а потом просто запретила себе думать о болезни: «Ничего этого со мной не было! Все прошло!»
— После смерти Касаткиной стали писать о ее многочисленных романах: с Павлом Кадочниковым, Леонидом Быковым и даже Жераром Филипом. Как вы, будучи другом семьи, это прокомментируете?
— Бред! Люда, кроме Колосова, не знала ни одного мужчины! То, что Жерар Филип на кинофестивале прошел мимо и мило улыбнулся, не значит, что между ними что-то было. И уж тем более ни о чем не говорит то, что она снималась с Кадочниковым и Быковым — более порядочных и преданных своим женам и семьям людей свет не видывал.
Люда часто мне жаловалась: «Саша, почему ни один мужчина ни разу в жизни не сходил по мне с ума? Чем я хуже других?» — «Кто же, — отвечал я ей, — виноват, что ты выглядишь неприступной и недостижимой? Мужчины таких женщин боятся». Хотя она обожала пококетничать — хлебом не корми, дай глазки построить! Но стоило мужчине принять ее кокетство за чистую монету и попытаться сократить дистанцию, обдавала его таким холодом, что он замирал в недоумении.
— У нее были подруги?
— У нас в театре есть женщины, которые считают, что дружили с Людой, но они были, скорее, приятельницами, а это большая разница. С ними она могла поболтать, что-то преувеличить и даже придумать, они же были уверены, что она с ними откровенна и искренна. Но на самом деле Люда была человеком закрытым, она не то что в душу, близко к себе мало кого подпускала. Знала, как разрушает душу чужая зависть, а ей было чему завидовать.
— Откуда у Людмилы Ивановны кураж, который был ее характерной чертой и выгодно отличал ее от многих других актрис?
— Люда очень любила жизнь. К камням, шубам, машинам она была равнодушна. Но вот жизнелюбие просто било в ней ключом, оно было ее ощущением окружающего мира, ее религией и мировоззрением. Даже если все складывалось совсем плохо, она заставляла себя быть живой и оптимистичной.
— Когда человек уходит, в его жизни ищут трагедии, чтобы показать: посмотрите, как он мучился, как страдал!
— В жизни Людмилы Ивановны счастья было гораздо больше, чем страданий: она ушла на 87 году жизни, оставаясь до 85 лет актрисой первого ряда, причем, не номинально, а фактически — она играла до тех пор, пока болезнь Альцгеймера, которой она страдала в последние годы, не сделала это невозможным.
На здоровье Люды повлияло и то, что всю жизнь она курила. Пыталась избавиться от этой привычки, одно время даже носила специальные серьги, которые, как «торпеда», должны были удерживать ее от курения, но и они на нее не действовали. Из-за этого у нее на фоне прогрессирующей болезни Альцгеймера начались проблемы с легкими, незадолго до смерти она пережила тяжелейшую пневмонию.
— Мужа Людмила Ивановна пережила всего на одиннадцать дней.
— Когда его хоронили, в зал прощаний Центральной клинической больницы в кресле-коляске привезли Люду — ходить самостоятельно она уже не могла. Она провела у его гроба больше часа. Уверен, умом Людмила Ивановна не поняла, что произошло, но сердцем все почувствовала и — тоже умерла: телом она еще была на земле, а душа уже находилась рядом с ним. Люда очень боялась остаться одна, без Колосова, она часто мне признавалась: если его не станет, она этого не переживет.
