Далеко не все кровавые страницы украинской истории известны широкому читателю. Например, события Колиивщины мы воспринимаем через призму поэмы Шевченко «Гайдамаки». Поразительная жестокость восставших, о которой не только не умолчал, но которую и воспел поэт, заслоняет от нас ужасы расправы с гайдамаками и заодно с православным украинским населением, которую вершили в 1769–1772 годах польские чиновники.
300 казней за год
По некоторым данным, при подавлении восстания было убито до 30 тыс. православных украинцев. А взятые в плен после пыток и издевательств оказывались перед специальной комиссией, которая творила над ними скорый суд. Руководил комиссией любимец последнего короля Польши Станислава Понятовского — региментарь (заместитель гетмана) Иосиф Стемпковский. Сначала комиссия заседала в волынском селе Кодня, где навела такой ужас на население, что еще в первой трети XIX века в тех краях проклинали словами: «Чтоб тебя свята Кодня не минула!» Постоянный плач и крики, ужасные запахи, зрелище виселиц и колов с насаженными на них трупами в конце концов надоели хозяину Кодни Глембоцкому, и он попросил региментаря поискать для суда другую главную квартиру. Комиссия переехала в Троянов, а потом в Тетиев.
Сохранилась небольшая часть протоколов судилища, переплетенных в составе «Коденской книги», найденной М. А. Максимовичем и хранившейся у другого известного историка — Б. В. Антоновича. Здесь находим протоколы части судебных заседаний, состоявшихся в Кодне. В конце — реестр замученных только за один год, с лета 1769 до лета 1770 года: казнено около 300 украинцев — им рубили головы, их вешали, сажали на кол, колесовали и четвертовали. Насколько суд над ними был оправдан — посмотрим.
Пан без штанов
В середине XIX века существовала корпорация слепых нищих, кобзарей (бандуристов) и лирников, имевшая свой тайный язык, обычаи и ритуалы. Этот «цех» распределял между своими членами территорию Украины для бедняцкого промысла так же, как «дети лейтенанта Шмидта» в романе Ильфа и Петрова. По обычаю, в кобзари или лирники шел слепой от рождения или ослепший крестьянский сын, который не мог исполнять обычные работы. В самом начале XIX века первый сборник украинских дум был записан именно «из уст слепца Ивана». В поэме «Гайдамаки», написанной внуком гайдамака Тарасом Шевченко, вдохновляющий восставших певец Волох — «сліпий кобзарь». Нет оснований думать, что во второй половине XVIII века этих традиций еще не было, а значит поляки в Кодне судили слепых нищих музыкантов.
2 января 1770 года перед судом предстал Прокоп Скряга — «бандурист из Остапова». Обвинение гласило: «Сей привел донцов грабить пан Спендовского и сам его вязал, и бил, и грабил». О ходе судебного следствия ничего не известно, есть только приговор на полях: «Сего следует обезглавить».
Следующего кобзаря судили 18 января, а звали его «Михайло, Сокового зять из села Шаржиполя, Конельского имения». Он обвинялся «в грабеже местечка Цыбулева вместе с гайдамаками. В этом он не сознается, а признает только, что его взяли в Цыбулев с тем, чтобы им играл на бандуре. Он им и играл, за что получил от них камизельку и штаны шляхетские, которые были узнаны и отняты у него паном Долинским как принадлежащие этому пану. Ни в грабеже, ни в убийстве двух евреев, которых при нем убили гайдамаки, не сознается; он даже не помогал при этом, но только играл, они же сами при нем грабили и двух евреев до смерти убили». Восхищает этот шляхтич, снявший с нищего свою жилетку и штаны после того, как тот ночевал в них в поле! Что же касается запирательства Прокопа Скряги, то следует иметь в виду, что он и после жесточайших пыток стоял на своем. А пытали там так, что четверть подсудимых умирала, не дожив до суда. Поскольку предметы одежды кобзарь получил как гонорар, не зная, что они были отобраны у кого-то, и по первому требованию владельца вернул, осудить его должны были только за то, что играл для гайдамаков. Причем Прокоп показал, что гайдамаки взяли его с собою насильно, так что нищего можно было если не оправдать, то наказать хотя бы не смертью. (За легкую вину в Кодне отрубали одну ногу и одну руку или — всего лишь! — отрезали уши). Однако приговор гласил: «Сей повинен смерти».
Под суд за православие
Не повезло и третьему кобзарю, которого судили через несколько дней, 22 января. Василь Варченко был уличен в том, что «перешел из Звенигородки в Козацкую долину. Оттуда пошел с ватажком Ремезою и ходил с ним в Водяныки, Кобылячки и Пошуринцы, которым на бандуре игрывал». Этот кобзарь, как и Прокоп Скряга, был приговорен к самой простой казни — человека укладывали связанного на доску, перекинутую через яму, палач отрубал топором или палашом голову, она скатывалась в яму, и туда же сбрасывали обезглавленное тело.
Так в чем же провинились перед поляками нищие слепцы-музыканты? Когда современные историки делают из кобзарей и лирников чуть ли не сознательных идеологов Колиивщины, это явная модернизация. Ни в одном протоколе не идет речь о том, что кобзари пели для гайдамаков патриотические думы. А польские колонизаторы Украины насчет этого были очень внимательны. Вероника Кребс, дочь уманского губернатора Младановича, вспоминала о годах перед Колиивщиной: «Как-то мой отец услышал, что в одном месте надворные казаки пели думы о Хмельницком. Он тотчас же позвал Обуха и попросил его раз и навсегда запретить исполнение подобных дум».
Думается, слепые нищие были столь жестоко наказаны скорее за то, что являлись носителями православной и украинской культуры, чуждой панам-ляхам. В той же «Коденской книге» есть дело крестьянина Ивана Шевца, попавшего под суд только потому, что он появился в корчме с православной книжкой.
