Для многих наших знаменитостей 9 Мая — не просто праздник. Это часть семейной истории, передающейся из поколения в поколение — драматичной, со слезами на глазах и всегда разной... Для одних это бомбежки, горящий Крещатик и пушки во дворе. Для других — причудливое переплетение судеб. А кто-то заглядывает в семейный альбом и видит на фото не просто дедушку, а настоящего героя. Накануне Дня Победы звезды поделились с нами секретами и рассказали о предках, которые сражались за Родину.
Дети композитора Владимира Быстрякова, 7-летняя Маша и 4-летний Саша, много времени проводят со своей прабабушкой Светланой Гриценко. Светлана Григорьевна помнит немецкую оккупацию. Она рассказала «Взгляду» историю, которая могла бы послужить сюжетом для фильма. О том, как ее семья, рискуя жизнью, спасла еврейскую девочку, а затем сама пряталась у партизан.
- Мы коренные киевляне, - рассказывает 75-летняя Светлана Григорьевна. - Родители работали на заводе. Семья большая, четверо детей. Все девочки, я самая младшая. Перед тем, как немцы вошли в Киев, наша семья должна была эвакуироваться вместе с заводом. Но на второй день войны умер мой дедушка, и мы не успели...
Когда начал гореть Крещатик, мы с улицы Чкалова (сейчас ул. Гончара - «Взгляд») ушли жить к бабушке на Шулявку. Она жила в маленьком домике на втором этаже, а на первом — еврейская семья. Как сейчас слышу эти объявления по радио: «Еврейские семьи должны явиться со своими драгоценностями в назначенное место». Мама сказала соседке Фриде: «Не берите своего ребенка, оставьте у нас». И соседи оставили 5-летнюю Ирочку у нас. А ее родителей в то утро расстреляли в Бабьем Яру.
В 1942 году немцы заняли наш дом. Папа запрягся, как лошадь, в большую телегу, и нас, детей, в нее посадили. Шли по линии фронта, по окопам. Мне было тогда всего четыре, а в памяти все отпечаталось: передовая, бомбежки, как мы лежали в окопах...
Наконец, пришли в село Лыхачиха, за Белой Церковью. Нас приютила старушка, которая, как мы потом узнали, была связана с партизанами. Вся семья — отец, мать, бабушка и пятеро детей, включая Иру, — жили у нее больше года, вплоть до освобождения Киева. Ели из одной тарелки. Помню, к нам во двор зашла штрафная рота солдат. Постелили сено, поставили палатки, завезли пушки. Я пряталась на печке от этого ужаса.
Когда Киев освободили, пора было возвращаться домой. Старушка дала нам двух куриц, молока, а также сани-развалюхи и лошадь, чтобы мы могли доехать. А когда выехали из села, на дорогу вышла группа мародеров, забрали у нас лошадь, и мы остались посереди дороги.
Холодно, ноябрь, мама плачет... Родители «голосуют» колоннам наших войск, просят подвезти до Киева. Наконец, останавливается машина, выскакивает молодой офицер: «Мы не можем взять всех пятерых детей...» В машину взяли меня, Ирочку, мою 17-летнюю сестру и бабушку. Привезли нас домой и дали мешок крупы, мешок гречки, сахара и консервов. А родители с сестрами добрались к нам только через неделю...
Ирочка жила у нас до 1944-го, а потом ее нашла тетя и забрала к себе в Зеленодольск (Татарстан). С тех пор я ничего об Ирочке не слышала. Она никогда не звонила нам и не писала.
