Русское Смутное время в начале XVII века открыло невероятные прежде возможности обогащения не только для иноземцев-завоевателей, в числе которых были и запорожские казаки, но и для мирных украинских купцов, выступавших в качестве войсковых маркитантов. Польские жолнеры, немецкие мушкетеры-наемники и запорожцы делились с ними награбленным, взамен покупая съестные припасы, свинец и порох. Но в 1612 году, окрепнув и преодолев разногласия, русские патриоты прикрыли эту лавочку. Произошло это в обстоятельствах трагикомических, которые мы и попытаемся восстановить, воспользовавшись дневником участника событий — киевского мещанина Божка Балыки.
Путь из Киева в Москву длиною в полгода
В самом начале 1612 года тридцатилетний Божко выехал с несколькими возами со двора своего тестя. Если бы он знал, что придется ему пережить в этом путешествии, развернул бы возы Божко и постучал бы нагайкой в тестевы ворота.
Прямой путь на Москву, которым мы и сейчас пользуемся, лежал тогда через русские города, разоренные многолетней войной, поэтому маленький обоз Божка взял западнее, на Гомель. На зимней дороге было ему скверное предзнаменование: в селе Ял увидел он трупы знатных соотечественников, «князя Доманта и Пархома-полковника», погибших при штурме Стародуба — а теперь их везли из Московии, чтобы похоронить на родине. До Смоленска Божко добирался почти месяц, и там ему повезло: в Смоленске зимовал со своим полком известный польский военачальник, староста хмельницкий Миколай Струсь. Даже русский летописец князь Семен Шаховской отдал ему должное, назвав «человеком великой храбрости и большого ума». И когда отряд Струся в конце февраля двинулся к Москве, то обоз Божка присоединился к полякам. В Вязьме Божко обнаруживает трех знакомых киевских купцов. Вместе с ними он выезжает вслед за Струсем из Вязьмы в русскую столицу, однако полк продвинулся только на две мили, затем, как писал в дневнике Божко, из-за «лихой дороги ухабистой и для шишов и снегов великих», Струсь принял решение вернуться в Вязьму. «Шишами», то есть разбойниками, Божко называет русских партизан, которые постоянно досаждали полякам. В тот же день двое из киевских купцов, Омелян Скоробогатый и Стефан Хмель, возвращаются в Киев. Разумные люди! А Божко остается в Вязьме. Только в мае Струсь приводит свой полк под стены Москвы, и уже из Подмосковья возвращаются домой еще два киевских купца. В отличие от них, Божко 12 июня с полком Струся входит в Москву — и не успевает опомниться, как оказывается в осажденном вторым русским ополчением московском Китай-городе.
Торговые операции за стенами Китай-города
Свои возы Божко размещает «против Царь-пушки», а она тогда лежала на Красной площади у моста, ведущего в Спасскую башню Кремля. Это означает, что он стоял прямо в Кремле у Спасской Башни, ибо расположился рядом с шатром коменданта Кремля Струся, которого Божко имел честь принимать на своей квартире в Вязьме, — и это последнее, чем купец хвастается в своем дневнике. Ведь дела у оккупантов идут все хуже и хуже. Казалось бы, они все время побеждают русских, вон даже их военного предводителя князя Пожарского ранили в руку, однако гетману Хоткевичу дважды не удается пробиться к осажденным с обозом съестных припасов, и за стены Китай-города проникают только несколько поручиков с венгерскими гайдуками, лишь увеличив число едоков в и так голодавшем польском гарнизоне.
К сожалению, Божко умалчивает о перипетиях своей торговли в Китай-городе и Кремле, только цены сообщает. Сначала селедка была по ползлотого, головка сыра — по 6 злотых, хлеб — по 10 злотых за буханку. Затем цены выросли и вовсе сказочно. Очевидно, Божко распродал все свои запасы, а оставлять для себя не решился. Во всяком случае, он сообщает, что для себя покупал калач за 7 злотых. Затем Божко съедает две пергаменные книги, а потом подкрепляется травой, заправляя ее жиром из сальной свечки.
Оказывается, немцы-мушкетеры первыми начали есть кошек и собак. Брезгливые бросились им подражать — а за кошку уже дают 8 злотых, за пса — 15, вот только трудно достать. Кончается трава и прочий подножный корм, и на рынок выбрасываются иные съестные припасы. Теперь уже за человеческую ногу дают 2 злотых, за голову — 3, четвертую часть бедра человеческого некий шляхтич Жуковский купил за 15 злотых.
Кто кого ел
в осажденном Кремле
Первым делом поляки начали убивать и есть русских пленников, которых немало содержалось в тюрьме. Тогда в осаде томился и подросток по имени Михаил Романов, оказавшийся в плену вместе с матерью и дядей Иваном. И кто знает — продлись осада еще полгода, и царствовали бы потом триста лет в России уже не Романовы, а другая династия.
Однако поляки активно поедали и своих. Из других источников известно, что было тогда тайно убито и съедено не меньше 200 поляков и немцев. Одна из рот даже подала жалобу коменданту на другую роту за то, что у них украли и съели мальчишку-барабанщика, а это была их прерогатива. В Кремле впоследствии находили бочки с засоленным человеческим мясом.
Итоги торговой вылазки Божка Балыки
Польские военачальники, уговаривавшие голодных подчиненных держаться до последнего, были все же вынуждены, обменявшись заложниками с русскими, начать мирные переговоры, а затем и сдаться. Поляки, оказавшиеся в руках донских казаков, в большинстве своем расстаются с жизнью, литовцы, взятые в плен стрельцами и ополченцами, выживают, но кое-кого убивают в городах, куда их отправляют для содержания в плену.
Киевского маркитанта победители, понятно, грабят до нитки. Неизвестно, как он освободился из плена — родичи ли выкупили его, был ли он отпущен как православный или убежал, но уже через два года он на воле, в Житомире.
Заканчивает Божко свои записки словами: «И так наши воевали Москву». Лучше не скажешь!
Читайте также
Мечтой крепостных о воле воспользовался жуликоватый солдат
За что казнили трех слепых бандуристов в 1770 году
